Прот. Георгий Металлинос
ВЕЛИКАЯ ИДЕЯ
(Глава из книги «Эпоха турецкого господства»)
Translated by Vladimir Telizhenko.
С начала 19-го века мечта о свободе стала ещё более определённой. Вера в возможность избавления от рабского ига укрепилась, греки начали приобретать всё большую уверенность. Разочарованные в своей надежде на иностранную помощь (особенно после Венской Конференции 1815 г., которая не приняла никаких решений относительно греков и других ромеев), они поняли, что нужно опираться на свои собственные силы. «Тогда я увидел, - говорит Колокотронис в своих «Воспоминаниях», - что что бы мы ни делали, будем делать это одни, и у нас нет надежды на иностранцев».
Какая же, однако, была цель революции? Большинство наших историков сходятся во мнении, что в 1821-м году она имела характер «Великой идеи» ромеев. «Чтоб возродилось ромейское», - таким, сохранённое до сих пор в народных песнях, было чаяние нации с первого момента падения Византийской империи. Память народа ни на минуту не прекратила обращать свою мысль и взоры на Святую Софию, Константинополь-Новый Рим. Это и была Великая Идея. То, что было потеряно, нация мечтала приобрести вновь. И то, что пало в 1453-м, была Романия. В 19-м веке ромеи начали поднимать революции, чтобы православная Романия с её православной культурой, которую с гордостью и жертвами они сохранили в тяжёлые годы владычества арабов, франков и турков, вновь стала государством.
Это была преобладающая – по крайней мере, в народных глубинах – идеология. Многолетние мечтания народа (обращаясь к Богородице, покровительнице Константинополя, поэт выразил их так: «С годами, через время вновь, вновь Твоё всё будет...») соответствовали перспективам фанариотов касательно постепенной эллинизации Османской державы и замещения турок в отношении власти. Та же примерно мечта просматривается и в планах национального героя Риги, который, находясь под влиянием французской революции, не отбросил всё же фанариотскую перспективу вселенского самосознания, которую приобрел еще до того, как уехал в Европу. Рига служил секретарём (1782-1785) Александра Маврокордата, господаря Влахии, который был отцом фанариотской идеи. «Марш» и «Конституция» Риги являются выражением, с некоторой переработкой, пространной идеи ромейства, другими словами, греко-православной культуры с центром в Константинополе.
Такую же мечту осуществляли и боровшиеся за возвращение святоотеческих традиций колливады и святой Козьма, который во время своих путешествий часто говорил: «В один день это всё станет ромейским». Предметом стремлений было воскресение всех находящихся в турецком рабстве православных, но отнюдь не этническое на базе языка их деление на условные государственно-национальные единицы. Последнее, наоборот, было планом западных сил, который вёл к распаду и окончательному погребению греко-православной империи. Такая позиция Запада имеет глубокие корни.
Ромейство, с его православным характером, но и как естественный преемник древнего эллинизма, всегда доставляло беспокойство Европе. Православная культура ромеев была единственным камнем преткновения для Европы, которая создала культуру, противоположную их культуре. Единственной целью Запада было уничтожение этой ромейской культуры.
В предприятии 1204 года Европе не удалась попытка латинизации православного Востока. Но и удар 1543 года не был настолько силен, чтобы принести смерть ромейству. Западные (папские и протестантские) миссионеры и попытки политической пропаганды во время рабства получили отпор. Мечта о воскресении ромейства продолжала существовать. Это было единственной проблемой западной дипломатии и составляло главную – и не произносимую вслух – сторону известного «восточного вопроса». Европейская политика стремилась не только к дроблению Оттоманской империи, но и к провалу надежды стать ей греческой и православной. Самой большой удачей западных планов было бы одобрение их самими ромеями. И это случилось с восприятием православными Балкан – и греками в том числе – национальной идеи в том виде, как она сформировалась вместе с Французской Революцией (1789). Согласно всемирно известному философу истории и историку культуры Toynbee греки среди балканских народов «были первыми, кто заразился вирусом западного национализма».
Французская революция, которая объединила Францию в единую нацию, учредила начала понятия «национальность». Каждая народность должна была стать независимым государством. Эта теория с распространением западного влияния на восточные дела передалась и Православному Востоку. Однако, нужно сказать, что в своей сути она была отвержением вселенской идеи ромеев. Главным элементом ромейского единства было Православие (единоверие), которое удерживало объединёнными все национальности в одном государстве. Основой западного понятия национальности стал язык, и любая языковая группа на Балканах призывается стать особой национальностью и независимым государством. Это было, соответственно, в прямом смысле слова антиромейским мировосприятием, которое переворачивало все основы ромейства.
Греки диаспоры, живя под непосредственным влиянием Европы, стали главными пропагандистами национальных начал. Идеологически они противопоставлялись фанариотам. В то время, как последние искали восстановления эллинизма, первые в своих национальных стремлениях ориентировались на Запад. Их западничество содействовало тому, что они забывали или отвергали традицию ромеев (характерный пример – Кораис) и принимали, согласно европейской модели, идею закрытого национального государства. Конечно, в этой позиции был некоторый реализм, поскольку, согласно господствовавшим международным обстоятельствам, это было единственно осуществимым для эллинизма. Такое решение могло найти согласие западных сил и России, в то время как любая ромейская идея встретила бы непосредственную реакцию, как это уже и случилось в прошлом.
Диаспора не ограничилась только грекоцентричным национализмом, но занялась созданием греческого государства, открытого для Европы и согласного на соединение с западным христианством. В каком-то смысле это было продолжением Флорентийского диалога. Такая позиция, разумеется, имела определённую цель – общую европеизацию греческого государства, которое, без искажения православных основ, никогда не могло бы стать сильным. Для 19-го века, когда религия ещё играла в жизни народов первенствующую роль, догматическое единение эллинизма с Европой освобождало бы греков от их ромейской традиции. Потому что только Православие окончательно отличает эллинизм от Европы, и составляет его независимое перед Европой существование. Отрыв эллинизма от Православия немедленно отождествил бы его с Западом, как это случилось с европейскими греками, для которых эллинизм сегодня не более, чем отдалённое воспоминание, в то время как их жизнь абсолютно отождествилась с жизнью окружающего их общества. Западничество диаспоры было следствием её глубокого противотурецкого настроения, но, в то же время, и притупленности православных критериев, которая имела причину в постепенном принятии западного способа жизни. Когда притупляются ромейские критерии, Православие воспринимается уже не как жизненная позиция, но как некоторый набор обычаев, важных, конечно, но только для сохранения национального самосознания.
В развитии узкого национального духа (национализма) приняли участие и греческие просветители, тоже вскормленные на западном образе мысли. Первый из них – Адамантий Кораис. Человек мудрый, он, однако, не хотел воспринять вселенскость ромейства по причине глубокого противотурецкого настроя и заниженного представления, которое он имел в отношении Романии-Византии. Под влиянием существовавшей тогда на западе исторической оценки Византии, он считал её Средневековьем и упадком. Поскольку – и это факт – теми, кто живёт вне православного отеческого предания, Византия-Романия всегда оценивается как упадок и неудача.
Значение, тем не менее, имеет то, что подобные идеи быстро распространились в среде других балканских национальностей, и нашли свое выражение в тенденции отделения от Этнархии, т.е. Вселенской патриархии. До греческой революции все национальные балканские движения были солидарны между собой, потому что ещё действовало ромейское самосознание. Национальная идея раздуется с созданием национальных балканских государств. Поэтому балканское сотрудничество сегодня представляет собой, некоторым образом, потенциально ошибочное возвращение к ромейскому единству, поскольку существует и церковное единство, утверждаемое на признании исторических прав Вселенской Патриархии.
Движение к осуществлению национальной идеи ускорилось в начале 19-го века. Борьба между двумя группами, сторонниками ромейской и национальной идеи, с каждым днём приобретала всё большую ясность. С 1800-го года начали создаваться демократические партии, которые действовали в рамках местного самоуправления, известные «карманьолы». В 1800-м году на Ионических островах было учреждено первое полуавтономное греческое государство. Однако оно, согласно Парижскому договору (1814-1815), быстро было преобразовано в британский протекторат до тех пор, пока не объединилось с Греческим государством (1864).
Национальное же движение, под влиянием Французской революции, приобрело ещё и социальный характер. Восставая, народ не хотел уже одного только освобождения от чужого правления, но и от любого внутреннего притеснения. Таким образом начались столкновения с консервативными силами, которым была страшна даже мысль о каких-либо коренных изменениях в социальной области. Это напряжение в общественных отношениях проявится в борьбе политических партий.
По примеру тайных обществ Европы, но с чисто греческим и православным содержанием, были образованы разнообразные греческие общества, как «Эллиноглоссон Ксенодохион» в Париже (1809) и «Филомусос Этерия» в Афинах (1812). Представляясь как культурные собрания, они готовили революцию. Самой важной из них была «Филики Этерия», основанная в Одессе в 1814-м году. Её члены происходили из всех слоёв общества – доказательство соборности и всенациональности приготавливаемой борьбы.
Накануне революции управление обществом перешло в руки принца Александра Ипсиланти (1820). Восстания турецких правителей в Азии и Али-Паши в Янине (1820) облегчили преодоление неуверенности и сыграли положительную роль в принятии решения о начале революции. Вместе с движением Ипсиланти во Влахии (февраль 1821 г.) явно наметилось изменение той вселенской цели, которую ставили перед собой фанариоты, колливады и Рига. Больше не преследуется цель объединения православных национальностей в единое государство, но – воскрешение греческой национальности, которая таким образом отделила своё историческое движение от движения других национальностей ромейства. В 1830-м году будет основано и признано Европой свободное греческое государство.
В продолжение всего 19-го века вселенско-ромейское восприятие Великой идеи постепенно отступает, чтобы потухнуть (окончательно?) в 1922-м году с малоазиатской трагедией. Останется грекоцентричный вариант Великой идеи, который и сам, в свою очередь, постепенно ослабнет, т.к. отделится от Константинополя и твёрдо обратится к Афинам. Константинополь всегда заключал в себе идею Романии-Византии, в то время как Афины ориентировались на греческую древность.
Эллинизм был вынужден подчинить свои мечты политике европейских государств, поскольку от их желания впредь будет зависеть его государственное существование. Великая идея осталась для эллинизма простой исторической памятью, чтобы дать ему возможность, сколько в рамках греческого государства, столько и в пространстве диаспоры, отличать следы своего исторического движения в продолжающем свой бег времени. Современные греки могут провозглашать, что «не оспаривают ничего» у занимающих территории «неосвобождённой» Византии, но у них нет права забыть свою историю. Потому что это будет равнозначно самоубийству.
Перевод с новогреческого
Владимира Телиженко
|
